— Вы не раз говорили, что Вас интересуют большие темы — Бог, Сатана, Любовь, Жизнь, Смерть, и через них идет восприятие всех происходящих событий. Живя в такой системе координат, Вы, должно быть, оцениваете каждый свой поступок по большому счету? Как, сохраняя способность жить полной жизнью, не отдаться во власть болезненной рефлексии?

— Я никогда не оцениваю свои поступки — я их совершаю и затем попадаю в следующую реалию. Если всё время давать себе оценку — просто не хватит времени для следующего шага или поступка. Новая реалия определяет мои возможности, я стараюсь не оглядываться назад.

— Вы называете себя фаталистом. Как Вы думаете, судьба реагирует на Ваши поступки, или всё уже предрешено и диалог невозможен?

— Судьба реагирует на мои не-поступки. Я не могу останавливаться, потому что иначе просто потеряю ниточку, связывающую меня с моей реальностью. Пока я слышу зов, стараюсь не отставать. Развитие требует движения, при этом я отбрасываю от себя ненужные бытовые проблемы и следую интуиции. Меня не волнуют вопросы, где есть, на каких машинах ездить, какие часы носить… Как и не особенно беспокоит, что обо мне говорят и думают.

— Вы — успешный человек и абсолютно опровергаете миф о том, что художник дол-жен быть голодным. Существует ли взаимосвязь между деньгами и талантом? Почему вообще бытует стереотип о бедном творце?

— Связь, конечно же, существует, но многие особенно голодные творцы боятся в этом признаться публично. Человек, у которого всё или почти всё есть, может спокойно создавать образ своей свободы — ему не нужно думать о том, продастся его произведение или нет. Он творит в первую очередь для себя, он свободен, он независим, он не лжет, это его жизнь. А вот нищий или алчный пытается изображать из себя не себя или гово-рить, что деньги — зло, и всё потому, что у него никогда их не было и, вероятно, не будет. Нельзя делать творчество зависимым от денег — это преступление. Преступление против собственной свободы и души, если хотите. Да и что за душа у такого творца?..

— Как защищаетесь от людей, которые смотрят на Вас с завистью? Наверняка ведь есть такие.

— К сожалению, есть, и не всегда обереги спасают. Но, к счастью, я знаю, что делать, если меня «пробивают».

— Вы большое значение придаете понятию «игра» и вообще производите впечатление азартного человека. Что для вас игра — любая: радость победы, проверка на удачу, особое отношение к жизни?

— Я очень азартный человек и легко включаюсь в любую игру, но четко следую одному правилу: нужно уметь уходить как «на плюсе», так и «на минусе». Игра — это образ жизни, но это не относится к игре на деньги. Есть ставки, которые делать нельзя. Многое человеку дается свыше, и этим многим нельзя рисковать категорически. Я долгое время общался с игроками казино. Я даже почти написал книгу и когда-нибудь ее издам. Удовольствие от иной победы гораздо круче любого наркотика. Знаю об этом не понаслышке…

— Обращаясь к жанру альтернативной биографии: если бы Вы не были банкиром и поэтом, какая карьера Вас бы интересовала?

— Скорее всего, я хотел бы быть рок-звездой, причем звездой именно русского рока.

— Менялось ли с возрастом Ваше ощущение от процесса написания стихов?

— Нет. Я очень боюсь к этому привыкнуть. Каждая новая строчка, как в первый раз, прошибает насквозь. Если это пройдет, я замолчу. А пока, как неопытный мальчишка, теряя терпение, жду появление желанной…

— Вы много пишете, Вам дано много писать. Чувствуете ответственность перед своими стихами? Можете, например, забыть или не записать стихотворение?

— Мои стихи — это и есть мои поступки или, точнее, мои шаги. Я практически всегда их фиксирую. Так как я двигаюсь очень быстро, то и следов, оставленных мной на целине, очень много. За всю свою жизнь я не помню, чтобы забыл или не смог что-то зафиксировать. Но, правда, есть зарисовки, которые были утеряны, но утеряны они были не памятью, а именно бумагой.

— Для Вас стихи — способ восприятия мира. Но так же и мир видит Вас через то, что Вы пишете. Такая открытость, особенно учитывая, в какой строгой среде вы работаете, никогда не мешала?

— Скорее это мне очень помогает. Стихи, с одной стороны, обнажают меня, а с другой — делают неуязвимым. Тяжело обидеть открытого человека. Мне намного проще быть самим собой, чем пытаться быть другим, надуманным, фальшивым лицедеем.

— Вас сравнивают с другими поэтами? Как Вы к этому относитесь?

— Плохо. Это большая глупость с кем-то сравнивать. Судьбы, как и стихи, не могут быть одинаковыми. Это — плагиат. Я уважаю и люблю Высоцкого, Башлачева и позднего Есенина. Но как нас можно сравнивать? Есенин погиб в двадцать пять, Башлачев в двадцать восемь… мне уже сорок. Что у нас общего? И комплимент ли это для меня?

— Вы следите за тем, что происходит в современной поэзии?

— Слежу, но, к сожалению, ничего не происходит.

— Что заставило бы Вас начать думать иначе? Чем Вас мог бы привлечь поэт, чтобы Вы решили, что появилось новое имя?

— Словами в первую очередь. Чем может привлечь поэт? Только словами, сложенными в искренний звукоряд. Когда есть всё, и всё понятно, и хочется читать, слушать, петь. Знаете, что было до Бога? Слово, и Слово было Бог, и Слово было у Бога. Жизнь или судьба сама уляжется в рифму. Но сейчас всё тихо. Нету. А жаль, и я вынужден писать сам…

— Что Вы думаете о таланте: можно ли его пропить, потерять, бывает ли он непризнанным?

— Талант нельзя пропить или потерять. Просто у человека, имеющего этот дар, может пропасть желание вырасти из талантливого человека в гения. Нет мотивации к развитию, и самое страшное, когда этот человек становится никому не нужен. А люди все талантливы, но в разных областях. Главное найти себя и область или мир, который нуждается в тебе. Прогресс возникает именно там, где появляются гении.

— У Вас есть теория о том, что русский поэт не может быть убийцей…

— …это не теория, а настоящая практика. Пушкин, выходя на дуэль, не мог убить Дан-теса, потому что он — поэт.

— Искусство — плохо растиражированный искус. Так написано в созданной Вами «Азбуке». Это значит, что немногие знают, как получать удовольствие от искусства?

— Это значит, что искусство как таковое не нужно вообще. Искус — это уникально и не копируемо.

— Это точно. Но почему тогда произведения, появление которых этот искус провоцирует, многим близки и понятны?

— А потому, что они не спровоцированы искусом, а являются искусом. Любой переход через грань делает жизнь многограннее. И автор искушает своего читателя, а не ставит чувство на поток. Попробовав плод его творений,— конечно, если он вкусен — его хочется есть снова. Но много ли таких плодов?

— Некоторые Ваши стихи очень провокативные. Но никогда не пошлые. Вы знаете, как этого избежать? Что для Вас пошлость?

— Безвкусица, самолюбование, отсутствие смысла… Слова ради слов. Желание мерить чужие одежды на себя. А это мешает развиваться, двигаться: либо одежда жмет и сковывает, либо, напротив, путает и тоже сковывает. Важно быть самим собой — кем угодно, но самим собой. Человек не может быть пошлым, пошлость возникает тогда, когда он лжет).

— Первый том Вашего собрания сочинений состоит из стихотворений, написанных за более, чем двадцать лет. Как получилось, что остальные восемь томов созданы за пять?

— На этот вопрос мне трудно ответить. Лучше спросить того, кто диктует… Всё, что я делаю — пишу то, что чувствую. И это правда. Дорога, которая меня выбрала — лучшая, поскольку я допущен к словам. Слава богу.

— Чему Вы бы хотели, чтобы Ваши дети научились от Вас прежде всего?

— Свободе.