— Одна из тем Ваших стихов — это любовь. И любовь не только к женщине, но и к жизни, к миру, к Богу, к себе. Что для Вас значит любовь?

— Любовь — это всë. Я всю жизнь живу в любви — может быть, поэтому меня так и бросает из стороны в сторону. Это единственное чувство, которое несет свет. Истинная любовь всегда должна оставаться белым пятном в жизни, поэтому каждое новое чувство и отношения не должны быть похожи на предыдущие. Они должны давать новые ощу-щения. Я раньше думал, что любовь между мужчиной и женщиной — это трагедия со счастливым началом. К сожалению, той искренности, которая присуща этому чувству, ненадолго хватает.

Любовь — понятие масштабное. Прежде всего — это Бог, те несколько граммов ду-ши, которые живут в каждом из нас. Доказано, что, когда человек умирает, тело стано-вится легче именно на эту величину. Но плотность ее у всех разная, и зависит она от спо-собности любить. Чем выше плотность, тем сильнее запущен сюжет любви.

Кроме того, любовь для меня — единственный способ познания мира. Если вспом-нить легенду об Адаме и Еве, то яблоко, предложенное Евой, как раз было инструментом познания мира. Первый искус — она откусила яблоко, второй — он. Потом появилось слово «искусство» — слова ведь рождаются не случайно. Если бы они не попробовали яблоко, то продолжали бы ходить по Эдемскому саду, взявшись за руки, но так и остав-шись животными. А искушение позволило им испытать страдание. Из страдания роди-лась душа.

Существует еще один аспект любви — любовь к себе. Во второй заповеди сказано: «Возлюби ближнего твоего, как самого себя». Православная же церковь усекла эту фразу, оставив лишь первую ее часть. Но любовь к ближнему невозможна без любви к себе. Любовь к себе — вот истинная основа основ. Любовь — это всë, кроме жестокости и смерти. Даже ненависть.

— Это Ваша теория?

— Это не теория, это жизнь. Это мое видение мира, но завтра оно может измениться.

— А каким Вы видите мир?

— Мой мир постоянно борется. Если все будут белыми монахами, то развитие оста-новится. Мир живет в состоянии постоянной борьбы света и тьмы, белого и черного. И эта борьба рождает эволюцию. Чем сильнее враг, тем сильнее ты — это парадокс разви-тия. То есть враги нас стимулируют к росту. Но врагами могут быть не только темные силы — это и обычные трудности быта, работы, жизни как таковой.

— Значит, людям нужны страдания?

— Конечно. Но бывают надуманные, ложные страдания. Настоящие страдания за-ставляют душу работать. Это — непрерывный процесс, ведь основной двигатель про-гресса — голод. Нужно всë время быть голодным. Как только человек насыщается, он становится пассивным и теряет интерес к жизни, иссякает жажда поиска. И тут появляет-ся категория безвременья. Поиск никак не может быть ограничен временем. Поиск — это и есть безвременье. В поисках Бога человек идет между временем и вечностью, и с каж-дым шагом по земле мы, как ни странно, становимся ближе к Богу.

— Вы верите в Бога?

— Бог есть, и в этом смысл счастья и смысл жизни. Сегодня я вне всех религий, мне в них тесно. Потому что Бог не может существовать только в рамках какой-то одной из них. Он не может быть только Магометом или только Христом. У него девяносто девять имен, суть которых одна. Бог один на всех. Что касается атеизма, то я считаю его пятой мировой религией — религией непризнания Бога. Даже атеисты приходят к вере в Бога через свое неверие. Ведь атеистов в окопах не бывает, на войне любой человек становит-ся верующим.

— Почему Вы в своих стихах так много обращаетесь к теме Бога и Сатаны? С чем это связано?

— А к какой теме мне обращаться, если я всю жизнь ищу Бога и задаю себе мучи-тельные вопросы? Тайна тайн или имя имен. Имя имен — это имя Бога. Сначала было Слово — это и было имя Бога. Тайна всех тайн — странное словосочетание. Но за всем всë равно скрывается Бог. Даже за Сатаной.

— Что для Вас стихи? Вы поднимаете разные темы, задаете разные вопросы, порой сложные и противоречивые. Вы знаете больше, чем другие?

— Я знаю столько, сколько и все. Но мне интересны глобальные темы. Написание стихов для меня — это поставленные вопросы, поиск себя. Многие пишут стихи в надежде произвести на кого-то впечатление, а я ищу ответы на вечные вопросы.

Я никогда не подбираю слова, я записываю поток мыслей. Мне самому интересно, что получится в результате. Спустя какое-то время я обращаюсь к своим стихам как к пророчествам. Стихи — это игра с самим собой, настоящая и искренняя.

— А у Вас есть кумиры в поэзии?

— Уже нет. Раньше были, но меня восхищало не то, что они делали, а то, что они под своими словами подписывались собственной жизнью. Я считаю, что Пушкин мог бы ро-диться в любой другой стране. А вот Есенин — только в России, он своей судьбой пока-зал боль русского народа, как и Высоцкий. Тот был натянутой струной, он пел на надры-ве и умер в надрыве. Характерно, что русская лирика заклинательна и близка по тональ-ности к молитве. Есенин, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, даже Пастернак — сплошь были трагическими личностями. Они все несли в себе национальную боль, ужас и надежду. Вообще, русская поэзия изначально родилась как плач. Народу было плохо, и он начинал петь о светлом, что хотел бы видеть. Так складывались песни.

Российская поэзия вырастает на страдании, на восторге, на победе. Пока люди будут жить подлинными, а не унифицированными телевизионными страстями, то и поэзия бу-дет жить — даже в форме наскальной живописи.

— Как Вы считаете, сейчас живо понятие «русская поэзия»?

— Нет. Стране это не нужно. Страна, конечно, рождает великих людей, но их не вид-но. Люди, ищущие дорогу к себе, пишут в стол. Общество о великих поэтах узнает толь-ко после их смерти.

— А что для Вас вечность и время?

— Вечность — это то, что принадлежит Богу, а время — это срок, отведенный жизни на земле. Вечность — это единица измерения времени, а время — единица измерения вечности. Просто мы с земли смотрим на Бога и говорим, что его время — это вечность. Он смотрит на нас сверху и говорит: а у вас вечность — это время. Но если в нас живет частица Бога, то в нашем времени есть частица его вечности.

— А перед чем Вы не можете устоять?

— Я себя не неволю. Если меня куда-то тянет, я туда иду. Мне интересно говорить об имени имен и тайне тайн. Для меня это и есть ключ к разгадке языков. Язык отражает состояние развития нации, и если найти к нему ключ, то можно стать пророком. Истинные поэты ищут код.

Как только я найду код, то смогу понять, что и как будет и где же Бог. Неспроста сказано, что в начале было Слово. Слово было в начале, и оно будет в конце. Найти это Слово — задача любого человека, который исследует себя.

— Многие Ваши стихи о России. Вы — патриот?

— Да. Ведь что такое «Россия»? Это «Росс и Я». Я и ищу Росс. Я родился в этой стране, в ней и умру. Россия у меня ассоциируется с женщиной. А где женщина, там лю-бовь. Россия мне многое дала: научила, напоила, накормила.

— Почему Вы обратились к образу Гамлета?

— Гамлет для меня — это мировой образ поэта, и к Шекспиру он не имеет никакого отношения. Мой Гамлет вечно выбирает между Черным и Белым, между Богом и Дьяво-лом, Долгом и Соблазном. Мой Гамлет обезличен: он лишь площадка, на которой сходят-ся Бог и Сатана. Сатана убивает Бога, но тут же начинает жалеть о содеянном, что, согла-ситесь, крайне нехарактерно для Сатаны.

— В поединке побеждает разум или душа?

— Никто. Душа и разум идут вместе. Но разум гаснет, а тело уходит в землю. Душа уходит наверх и дает новую жизнь. Это — замкнутый круг. Если говорить о том, кто ли-дирует в борьбе, то, наверное, разум. Хотя никто не побеждает — «ничья» в поединке.

— Если бы у Вас была возможность сказать несколько слов всему человечеству, то что бы Вы сказали?

— Люди, любите себя и Бога. Не упрощайте мир вокруг себя, не топчите небо и не мутите воду. Судить будут по вашему стыду. Совесть — это и есть суд. Не должен убий-ца надевать рясу священника, а священник брать в руки оружие.

Есть стихи, которые можно писать, а есть стихи, которые писать нужно. Но это не-просто. Я знаю многих людей, которые мучаются, но пишут, не будучи при этом поэтами по профессии. И я горжусь дружбой с ними, потому что под всеми своими словами они подписываются собственной жизнью и за каждое слово отвечают.

Человек проверяется по тому вопросу, который он себе задает. Это не типично рус-ские вопросы «кто виноват?» и «что делать?». Для меня важнее другие вопросы — «за-чем?» и «как?». Те, кто задает себе первый — идут по правильному пути и выбирают со-держание, а те, кто второй,— выбирают форму, оставаясь пустыми внутри.

(опубликовано в журнале «Архидом»)