«ЦЕЛОМУДРИЕ» (06—29 августа 2009)
Целомудрие — самая неестественная форма отношений между мужчиной и женщиной.
* * *
Зуд поэзии в каждом из дней
Для меня даже больше, чем путь.
Муза… Что я не знаю о ней
Из того, с чем возможно заснуть?
Годы лихо играют в лото,
Но не ради купюр и монет.
Бог… Что сделал я в жизни не то,
Из того, где реальности нет?
* * *
Я неподсуден в качестве поэта,
Я грешен, но одним лишь только телом.
Светло не там, где очень много света,
А там, где дорожат любимым делом.
На исповедь с собой постов не надо,
Всем причащенным — мой поклон до пола.
И ад не там, где слишком много ада,
А там, где ложь живот душе вспорола.
…………………………………………..
…………………………………………..
Такое целомудрие знакомо?
На небосклоне лет я ставлю знаки,
Мой дом не там, где стены есть у дома,
А там, где я — поэт Андрей Алякин.
* * *
Вот и я, понимая, творю,
Вот и ты, принимая, мне внемлешь.
Хочешь, небо тебе подарю?
Хочешь, все заселенные земли?
Я не требую ревность взамен,
Ты не можешь без верности верить.
Хочешь магию сцен и арен?
Хочешь форточки, окна и двери?
Всё мое скоро будет ничьим,
Всё твое пропадет безвозвратно.
Хочешь, вместе всю ночь промолчим?
Хочешь, просто вернемся обратно?
* * *
В самом центре земли,
Где тоска одержима тоскою,
Мы себя подожгли,
В нас уже не осталось покоя.
Скорость — словно наркоз,
В миг секундами стали недели.
С ураганами грез
Загорелись и ввысь полетели.
Тормозов больше нет,
Сброшен за борт и огнетушитель,
И обратный билет
Не продал мне мой ангел-хранитель.
Словом благодарю,
Но не просто застывшее-бумажным.
Я, сгорая, горю.
Остальное, поверь мне, не важно.
* * *
Ах, милая девочка, странно,
Что вместе бываем мы редко,
Что любим лежать на диванах
Не просто соседом с соседкой…
Невинностью дышат запреты,
Но ты любишь игры под током.
А я, как другие поэты,
Ведом в посвященные роком.
Ах, милая девочка, всё же
Со мною бывало и прежде,
Хотя все сюжеты похожи,
Когда нету толка в одежде.
Лежишь со мной рядом, смакуя
Стихов дальновидные фразы.
Встречал ли я раньше такую?
Отвечу — пожалуй, ни разу.
* * *
Скоро осень, почувствовав власть,
Сбросит листья на землю, и снова
Ностальгией рожденная страсть
Будет жечь мое тело и слово,
Что глаголом глаголет — лети
Мимо неба в столицу восхода.
И помчусь я, не зная пути,
Сбросив с листьями прежние годы.
* * *
Не клейте на душу пластырь,
Не тратьте напрасно время,
Поэту не нужен пастырь,
Он носит живое семя.
Он рвется душой наружу,
В нем — страсть, он с бурлящей кровью
Мороз и любую стужу
Способен согреть любовью.
Оставьте его свободу
На суд и на волю Бога.
Спаситель придет к народу
И словом смирит тревогу.
Не клейте на душу пластырь…
* * *
Лишь только память возвратит сейчас
Туда, где юность книжкой шелестела,
Напомнив, как она входила в класс,
Как раздевал глазами ее тело.
Учительница русского, в те дни
Вы снились мне, как водится, раздетой.
Я представлял, что были мы одни,
О, как хотелось с Вами сделать это,
О чем тогда подумать и не мог…
Вы в класс входили, чтоб учить причастьям,
А мне хотелось тайны Ваших ног,
А мне хотелось насладиться счастьем,
Но вместо счастья, как всегда, диктант,
Где я, мечтая, лишь плодил ошибки.
Вы в «неуд» оценили мой талант
И все мои намеки и улыбки.
Я, Вам прощая всё, пришлю букет
Красивых роз и книжек три коробки.
И подпишу: «Вас любящий поэт,
Ваш двоечник и воздыхатель робкий».
* * *
О Господи, спасибо — я живу.
И пламенею с каждой строчкой снова.
О Господи, во сне и наяву
Стараюсь к смерти быть всегда готовым.
О Господи, избавь от лишних мук
И новых мук мне выдай сколько надо.
О Господи, от встреч и до разлук
Пусть небо салютует звездопадом.
О Господи, прости мне грешный путь
И святость, что ношу в себе повсюду.
О Господи, возьми когда-нибудь,
И вновь верни. О Господи, ты — чудо!
А я? Кто я? Твой человечий сын.
* * *
Мне б за небо взглянуть
И вернуться бы в детство обратно…
Мне б лирично взгрустнуть,
Мне б вернуть свои белые пятна.
Повстречаться б с собой,
И помочь, и сыграть по-другому.
Мне б послушать прибой,
Мне б воздать славу отчему дому.
Там, за небом, светло…
Там мы — дети на долгие жизни.
* * *
Всеми струнами скрипки души
Зазвеню и наполню просторы.
Об одном лишь молю: согреши
Еще раз. Расставание скоро
С этой жизнью для жизни другой.
Так бывает. Не стоит печали.
Время стрелы сгибает дугой,
Нас не раз, провожая, встречали
Наши ангелы на небесах,
Наши черти внизу, в преисподней.
Часовые стоят на часах,
Согреши со мной снова сегодня,
Чтобы скрипка свела мир с ума.
* * *
Я стал разборчив. Времени в обрез.
И надо б всё, но не могу, как прежде…
Давай за скобки, или лучше без,
Всё остальное — вере и надежде.
Моя любовь не ведает границ,
Я перешел всесильные запреты,
Хватает неба. Я один средь птиц,
Без слов и нот пишу для них куплеты.
Я стал таким, каким я должен быть.
* * *
Мы с тобой гуляем по Парижу,
По полям искусственно-зеленым.
А в твоих глазах себя я вижу
Отраженным, странным и влюбленным.
Ветерок играет с кем-то в прятки,
Я тебя целую нежно-нежно.
Скоро небо мокрые осадки
По земле рассеет безмятежно.
Ты глаза закрыла, чтоб запомнить.
Я себя не вижу в отраженьи.
* * *
Славы пережив минуты,
Бродский с членом лилипута,
С премией, что выдал Нобель,
Почесав еврейский шнобель,
Сгинул в царство сна и тени.
Да, Иося не Есенин…
Не нашлось ему петли
В кабаках родной земли,
Да и весь его талант
Только в том, что эмигрант.
* * *
Вспоминаю рассвет Адриатики слов этим летом,
И опять силуэт, и опять, словно с небом согретым,
Не сужу, рассуждаю о логике нашего мира,
Для себя ожидаю лишь ласк от свидания с лирой.
И приходит она — лучезарная фея. Улыбкой,
Словно чашей вина, словно душу, плененную скрипкой,
Пробуждает во мне жажду жизни и жажду блаженства.
Жаль, но только во сне я являю собой совершенство.
Не будите, прошу, дайте время остаться поэтом.
Я проснусь — напишу обо всём, где я был этим летом.
* * *
Из стихов пьедестал круче самых крутых приговоров,
Я уже написал столько, сколько никто и не скоро…
И до неба — рукой, и до Бога — одно только время,
Я не спорю с тоской, просто в теле ношу свое бремя.
Нет, не бремя — душа, и под сердцем не нож, и не пуля,
Всюду вечно спеша, я из тех, кто без страха рискнули
Жить и верить в себя, оставаясь ребенком на деле,
Ненавижу любя, и семь пятниц имею в неделе.
И люблю как люблю и, прощаясь, прощаю до срока,
Не смиренья молю, а молю быть замеченным роком,
Ибо мой пьедестал круче самых крутых приговоров.
* * *
Будем долго мечтать,
Сидя ночью на крыше,
Будем звезды считать
И гадать — чья же выше.
Будем красить луну
Линзами телескопа,
Будем ползать по дну
И скакать по Европам,
Будем рваться под нож,
Оставаясь на месте,
Будем, если придешь,
Вечность вечную вместе.
* * *
Уложи меня рядом,
На кровать, не в могилу.
Я, отравленный адом,
Отыщу в себе силу
Выгнуть небо руками,
Поломать всюду стрелки.
Не суди пустяками:
Всё житейское — мелко.
Уложи, и забудем
Все былые обиды,
Мы с тобой еще будем
Вне пространства Фемиды
Беспредельничать с телом
Во спасение Бога.
Красить черное белым
И пурпурным немного.
Уложи, не стесняйся,
Я умею быть милым…
Лишь любви поклоняйся,
А не братским могилам,
В них один только холод,
В них сырые постели.
Я по-прежнему молод
И красив в самом деле.
Уложи меня рядом…
* * *
Ни писем нет, ни телеграмм,
Никто ночами не тревожит.
И револьверных девять грамм
Меня сомненьями не гложут.
Я стар? Быть может, и не стар,
Но не спешу попасться в сети,
Для вдохновенья нужен дар
Бессонной строчки на рассвете.
Ложусь в кровать и вижу сны,
И, слава богу, детство снится,
И, слава небу, до весны
Я с ним успею объясниться
Без писем и без телеграмм.
* * *
И понятно, и просто приятно,
И обратно, и всё безвозвратно,
И иду, куда смотрят глаза,
Гром и молния, дождь и гроза.
Разреши мне быть больше, чем быть,
Я уже не сумею забыть
На мольберте застывшие краски
И тепло непридуманной ласки.
Разреши мне с тобой умереть
И воскреснуть, и снова смотреть
В небо, в утро, в приют потолка,
Там, где солнце точнее стрелка.
Где понятно и просто приятно,
Безвозвратно, где тянет обратно.
Разреши, и всё будет не так,
Как когда-то под ритмы «тик-так».
* * *
Не привык проигрывать глобально,
Да и не глобально не привык,
Жизнь моя — как фильм документальный,
Я герой написанных мной книг.
Совпадают с вымыслом сюжеты,
Мир эмоций — мир моей души.
Вижу тьму и вижу части света,
Не боюсь ломать карандаши
О внезапно выросшие скалы.
Есть и крылья, есть и парашют.
Я живу, и жизни так же мало,
Не хватает, как всегда, минут.
Но глобально время не глобально,
Здесь, сейчас, в один лишь только миг.
И не надо всё документально,
И не надо словарей и книг.
* * *
Говорят — повзрослел. Да пора уж: немного за сорок.
Говорят — поседел. Седина мне к лицу, это факт.
Порох есть, есть запал, и хожу, и стою без подпорок,
Хотя, может быть, редко способен выдерживать такт.
Не тактичен с врагами, нет времени на лицемерье,
Не радушен с попами, и резок, и даже жесток,
Потому что религия нынче созвучна безверью,
Мне не нужно посредников, нужен один только Бог.
Говорят — повзрослел…
* * *
А ты всё ждешь меня, а я не еду,
Найдя «в отмазку» тысячи причин:
Менты во вторник, бандюганы в среду,
В четверг парилка в обществе мужчин.
И пятница — последний день работы,
Я все дела закончить тороплюсь,
На стройке пропадаю по субботам,
А в воскресенье выспаться стремлюсь.
Что понедельник? В понедельник занят.
Как всё организуешь — так пойдет…
Еще и кризис плющит и дурманит,
Кто, как ни я, спасет от бед народ?
А ты всё ждешь меня, а я не еду…
* * *
Ночь опасна смертельно,
И темна, и безлика,
И страшна беспредельно,
И остра, словно пика,
Что вонзится без звука
В сердце в гриме разрыва.
Ночь — блудливая сука,
Вызывает порывы
Не заснуть, не напиться,
А остаться без веры
И навек породниться
С мудрецом-Люцифером.
Ночь — жеманная похоть,
Плоть сжимает ладошкой,
Хорошо, когда плохо.
Свет луны за окошком —
Будто б призрак горячки.
Ощущение страха.
Пью снотворного пачку.
Спать! Идет она на х...й!
* * *
Все итоги в итоге — прах.
Осознание — алкоголь.
Накануне дуэли — страх.
После выстрела — в сердце боль.
Что за жизнь, если смерть близка?
Что за смерть, если всем беда?
А из зеркала — в грудь тоска,
А на небе — одна звезда.
Нареки меня, да забудь,
Так ли важно быть наяву?
Скажут с неба — закончу путь,
Оборвется — и оборву.
* * *
Посвященный в плеяду поэтов,
Свою музу на ложе веду я,
И срываю невинность с запретов,
Первой строчкой над нею колдуя.
Без любви никакого интима,
Она хочет прелюдий на ложе,
Да и мне бить не хочется мимо,
Провожу второй строчкой по коже.
Возбуждению нету предела,
Ждет она, прикрыв шарфиком очи,
С третьей строчкой доступнее тело
И понятнее таинство ночи.
Ожидание лучше соитий,
Ни к чему мне четвертая строчка…
Я поэт вне времен и событий,
И поэтому главная точка —
В многоточьи, додуманном вами.
* * *
Обнаженная телом,
Повзрослевшая взглядом,
До меня не умела
Быть желанною рядом.
А теперь научилась,
Расцвела и зардела.
Это просто случилось,
И почти между делом,
Без словесной бравады,
Без излишней отваги.
Лучше праздной награды —
Простынь цвета бумаги,
Освятившая пятна
Росчерком акварели.
Вспомнить время приятно.
Слышишь, в небе свирели?
Это ангелы рядом,
Им печаль надоела;
Повзрослевшая взглядом,
Обнаженная телом.
* * *
Я покажусь искусным — это ложь,
Я каждый раз не повторяю слов,
Я каждой строчкой становлюсь под нож,
Я — самый буйный из сорвиголов.
Я — самый тихий из больных в миру,
Я вижу мир из своего окна,
Я каждый раз рождаюсь поутру,
Я знаю, как рождается весна.
Но до искусства очень далеко,
Прости, что я не маг, не чародей,
Прости и то, что я пишу легко,
Всё оттого, что нет в стихах идей,
Но есть поток, диктуемый извне.
Ты всё сама, в конце концов, поймешь,
И дерево посадишь по весне,
И закопаешь заржавевший нож,
Когда-то в драке сброшенный шпаной.
* * *
Солдат, возвратившись с последней войны,
Не может спокойно смотреть свои сны,
Ему всё мерещатся танки и фаустпатрон.
Дырявого космоса выцветший снег
Наполнил кислотами полости рек.
Как хочется верить, что мир будет снова спасен.
Смотрю и не вижу коллегу-Христа,
В ряд ржавые гвозди лежат у креста.
Я думаю больше не думать, но думаю вновь.
Заразная вера дурманит мозги,
В осеннюю полночь не видно ни зги,
И в тесном сплетении тел погибает любовь.
Отдай мне немного себя про запас,
Вкуси моих яблок. Пусть Яблочный Спас
Спасет наши души. Не очень-то я виноват.
Родится, окрепнет и вымолит сны
Другой призывник у кремлевской стены,
Другой, не понюхавший пороха русский солдат.
* * *
В окопах — дождевая вода,
И где-то смерть за передовой,
Победа нелогична всегда,
Ей наплевать: чужой или свой.
От трассеров как летом светло,
Я вспоминаю Питер и сплю.
Опять мне в этот раз повезло,
Равны мои потери нулю.
Что будет завтра? Видимо, бой.
А послезавтра? Кажется, мир.
А после послезавтра с тобой
Закатим настоящий мы пир.
И только дождевая вода,
И отраженье в зеркале луж,
И только Золотая звезда,
И только песни пьяных кликуш
Напомнят, может быть, о войне.
* * *
Я еще молодой, и я многое в силах успеть...
Я справляюсь с бедой... Я умею и слушать, и петь...
Я могу танцевать, я работаю сам по себе,
Я способен давать, я победы добуду в борьбе...
Я люблю, и любим, я к врагам беспощаден порой,
Я храню, я храним, я лирических песен герой...
Я смогу развалить, я могу, если что, подпереть...
Я умею хвалить, я без страха могу умереть...
И я молод, и сил я имею в достатке вполне,
Всё, о чем я просил и прошу, щедро выдано мне...
Так спасибо Творцу и двум ангелам над головой...
Тень от крыл по лицу... Свет от глаз им в ответ... Я живой...
* * *
Управляя своей тенью, не боюсь встречать преграды,
Обойду их, если надо, но пока, увы, не надо.
Управляя своей тенью, я сношу вокруг ограды.
Там, за ними — темень ада, только мне ль боятся ада?
Управляя своей тенью, получаю свет в награду.
* * *
Нет, я не трус, я торможу мгновенья,
Спешу запомнить, как и что случится.
Прелюдией любого откровенья —
Поток энергии стихотворенья.
Без этого и солнце не лучится,
А ты улыбкой солнце заменила,
Я вдохновлен до искренности слова,
Ты не поймешь, но небеса готовы
Принять тебя как новое светило.
Ступай и не греши — повсюду небо.
И вдохновенья новые потоки,
Подобно ветру, наполняют строки
И мчат туда, где парусник мой не был.
* * *
Надень свою чудесную вуаль,
Надень свой плащ, надень свои чулки,
Убей мою безмолвную печаль,
Я вновь хочу, чтоб были мы близки.
От близости пусть всё сойдет с ума
Внутри меня, тебя, всего вокруг.
Мне надоела вечная зима,
Я разрываю непорочный круг.
Иди ко мне, я всё желаю вновь,
Всё, как тогда… Нет, больше во сто крат.
В один бокал: и плотскую любовь,
И страсть, и совращенье, и разврат.
Играть не стану, я таков, как есть,
Так стань же самой дерзкой из блудниц,
Спасая честь, спешу тебя вознесть
И сбросить, и упасть на землю ниц,
Прикрыв плащом всю прелесть наготы,
Прикрыв вуалью твой горящий взгляд…
Лишь потому, что это я и ты,
Я возвращаю нас с тобой назад,
В то время, что не сможем мы забыть.
* * *
А осень меняет столицу, срывая убранства.
Другая дорога ведет меня к Богу и к смерти.
Я грешен почти что по всем полюсам христианства,
Стихи до суда я храню в пожелтевшем конверте.
А осень сорит золотистыми листьями клена,
Мне б взять да смириться, но буду не я — без сомненья,
И в храм захожу лишь, чтоб свечки поставить к иконам,
Молитвенно-нежно прочтя свои стихотворенья.
А осень дождями смывает остатки фиесты,
И исповедь душу мою очищает и тело.
Я — русский, а мама-Россия — у Бога невестой,
Другого в мужья моя Русь никогда не хотела.
А осень с улыбкой готовит желанную свадьбу.
* * *
Кровать — кинотеатр снов,
Будильник служит контролером,
Не признающим ни чинов,
Ни критиков, поющих хором.
Ложусь в кровать и вижу сны
О разном времени планеты,
От осени и до весны,
Как от заката до рассвета.
Мне снится летняя жара,
Песочный берег океана…
А также снится Ангара,
Байкал… Я в ранге капитана
Плыву с тобой и без тебя.
Сюжеты снов всегда различны,
Я в них живу, весь мир любя,
Все сны мои всегда приличны.
Перемещаюсь взад-вперед,
И вниз, и вверх… О, это чудо!
О, эти карусели нот,
О, край, где кем угодно буду!
И с кем угодно буду скор
Иль медленнее декаданса…
Но вновь будильник-контролер
Поведал о конце сеанса.
Но вечером другой сеанс…
* * *
Ямба нет, нет хорея,
От проблем нет просвета,
Солнце светит, не грея,
Вот и кончилось лето.
Скоро в школу детишкам,
Ждут их двойки в журналах,
Я подрос, даже слишком,
Мне одной парты мало.
Да и в классах мне тесно,
Рвусь я за город, в поле,
Постарел, если честно,
Так обидно до боли,
Что нет ямба с хореем.
* * *
Любая страсть имеет стрелы,
Они в колчанах у амуров.
Амуры метятся умело,
Для дурака находят дуру.
Мир сумасшествия огромен,
И дура с дураком красивы.
Нескромен тот, кто прежде скромен,
Не молчалив и молчаливый.
Любая страсть — любви основа,
Но жаль, что стрелы сгинут шумно,
А дураки и дуры снова,
Расставшись, превратятся в умных.
* * *
На трубе — петля,
На полу — табурет,
Одна нота — ля,
И висит поэт.
А душа на карниз,
В небеса без ног,
И нельзя вниз,
Здесь не прыг-скок.
Здесь другой мир,
Мы здесь будем все,
С лирами, без лир —
На одной полосе.
Горизонт прям,
До чудес — шаг.
И забыт срам,
И воспет враг.
До, ре, ми, фа…
В. В.
Сказал поэт, и загрустила
Переступившая черту:
«Неясен свет, когда светило
Лишь набирает высоту».
Не диссидент, не враг народа,
Он был до истины мастак:
У гениев своя порода:
Они всё делают не так.
Не так, но строчки прямо в темя,
И с каждой каплей резче боль,
Понять поможет только время,
Сума, тюрьма и алкоголь.
Он был поэт, его любила
Переступившая черту.
Был ясен свет, хотя светило
Лишь набирало высоту.
* * *
На границе жизни и стиха
Я живу, не ведая греха.
Сам себе судьбы не выбирая,
Становлюсь Адамом в кущах рая.
Подхожу к знакомому мне древу,
Жду со змием интриганку Еву…
Будущее где-то, но не рядом,
В прошлое смотреть — травиться ядом,
В настоящем, именно сейчас,
Наше счастье посещает нас.
* * *
Кто-то умрет,
Кто-то родится,
Кто-то допьет,
Кто-то опохмелится,
Кто-то родится,
Но не умрет,
Опохмелится,
Но не допьет.
Явь станет былью,
А быль станет мифом.
Время насилью
По низким тарифам
Выдаст возможность
Обратной дороги.
Неосторожность —
Причина тревоги.
Младшей сестрице
Не место в борделе,
Кавказские лица
Маячат в прицеле.
После стакана —
Рыжая белка.
Спросишь: «По плану?»,
Забью тебе «стрелку».
Так бы и жили,
Так бы и были:
Пили, курили,
Сажали, косили…
Но кто-то допьет,
Но кто-то умрет,
Кто-то спасется,
Кто-то спасет.
* * *
Я лучший из шутов страны дождливой,
Друг Гамлета, но принц, увы, не датский,
Не по годам стихами прозорливый,
Не генерал, не офицер, не штатский.
Я лучший внук семейства Чингисхана,
Друг Робеспьера и Антуанетты.
Храню свой камень мудрости в барханах,
Рифмуя все известные сюжеты.
Я правнук нерадивого Иуды,
Друг Понтия Пилата и Иисуса.
Надеюсь на бессмысленное чудо,
Нанизывая времена, как бусы.
* * *
Не ссорьтесь, мои ангелы, напрасно,
Я вас люблю обоих без сомненья,
И черное так сказочно прекрасно,
И белому я не найду сравненья.
Когда вы в ссоре — настроенья нету,
Я мучаюсь депрессией повсюду.
И черное стрелой стремится к свету,
И белое бьет вдребезги посуду.
Гармония двух ангелов — свобода,
Я чувствую — во мне живая сила.
И черный цвет навечно входит в моду,
И белое незаменимо мило.
* * *
Вот и время пришло
Расставлять запятые и точки,
За добро платит зло,
Стало тесно душе в одиночке.
Выхожу по УДО,
Ибо вел себя в целом примерно,
Жизнь на «после» и «до»
Разделила слова равномерно.
Ты со мной или нет?
Всё равно я с тобою навеки.
Завтра новый рассвет
Полноводьем наполнит все реки.
Поплыву наугад
В направленьи невидимой строчки,
Разве я виноват
В том, что всё — запятые и точки?
* * *
За осенью придет пора зимы,
Они уходят — остаемся мы.
Их убивают выстрелом в упор
(У нас в стране стреляют до сих пор).
А время — будто в ситечке вода:
Не удержать, но хочется всегда
Попробовать взглянуть с той стороны
Зеркал, хранящих сбывшиеся сны.
* * *
Отцвели хризантемы в саду,
Отыграли в оркестре все скрипки.
Старый дворник в похмельном бреду
Мне калитку открыл по ошибке.
На кого я, не знаю, похож,
Но однако присел на пороге
И достал из кармана свой нож
(Этой финкой подрезал я многих).
Пьяный дворник в момент протрезвел...
Отцвели хризантемы уже,
Отыграли в рок-группе гитары,
Вышла нянечка в сад в неглиже,
Видно, хочется праздника старой.
Дед как пьяный лежал, не живой,
Но старуха не знала о горе,
Нож от крови оттер я травой
(Чистый нож — аргумент в разговоре).
Похоть нянечки сгинула враз.
Отцвели хризантемы. Я встал,
Пнул ногами в углу барабаны,
Толкователи снов полистал,
Странно всё... Неразумно и странно.
Нож торчал, словно гвоздь, в косяке.
* * *
Ты даже не знаешь об этом,
Ты даже представить не можешь,
Ты видишь меня лишь поэтом.
А я? Я хочу ближе к коже.
Сними свои туфли, сбрось платье…
Я буду тебя до рассвета
Держать в своих крепких объятьях,
Ты плотью познаешь поэта.
Желанья мои похотливы,
Не те, что в стихах на бумаге.
О, как ты безумно красива,
О, как же я полон отваги.
Разденься, плевать на запреты,
Никто не узнает об этом.
А ты? Ты откроешь секреты,
Хранимые мной как поэтом.
* * *
Мы встретились как-то случайно
В те, ныне забытые, дни.
Ты помнишь мое: «Хочешь тайну?»,
Я помню твое: «Не тяни».
Мы пили вино из фужеров,
Затем целовались в тиши.
Ты помнишь мое: «Буду первым?»,
Я помню твое: «Поспеши».
И всё совершилось невольно,
Когда погасили мы свет.
Ты помнишь мое: «Было больно?»,
Я помню твое: «Знаешь, нет».
Потом встречи стали случайны,
Сияла и гасла звезда.
Ты помнишь мое: «Хочешь тайну?»,
Я помню твое: «Иногда».
* * *
Луна на небе, и в столице тишь.
Я этой тишью очень дорожу.
Сомнений нет — ты где-то рядом спишь,
Пришлю тебе привет и разбужу.
Твой телефон воскликнет — sms.
И мысль мелькнет — какой же он чудак…
Еще темны все площади небес,
Еще не ясно, как устроен мрак.
Я улыбнусь, предвидя — разбудил.
* * *
Продолжается вновь и опять,
И всё чаще грядут перемены,
Не просите у Бога распять,
Коль Голгофа не стала ареной.
Продолжается снова и вновь,
И победы даруют оковы,
Не просите у Бога любовь,
Коль распятье принять не готовы.
* * *
Я тебе улыбнусь. Ты ответишь улыбкой.
Мы еще не знакомы, но всё поправимо.
Жизнь твоя до меня романтична не шибко,
И моя до тебя. Как-то вроде бы мимо.
Я тебя поцелую. Ты тем же ответишь,
Никуда не спеша и спеша как-то странно.
Ты меня опьянишь, освятишь и осветишь,
Я три тысячи лун буду светлым и пьяным.
* * *
Пролетающей птицею время вне клетки,
Никакие силки не удержат старенья.
Вор в законе свой путь начинал с малолетки,
Юный Пушкин — с обычного стихотворенья.
Дышит в спину февраль, а за окнами — лето.
Для природы любые капризы красивы,
Выстрел в душу — поэта оставит поэтом.
А для жулика только побег — перспектива.
* * *
Ни в чем не отказывал. Жил и живу,
Умел и умею, хотел и хочу,
Пространство неволи свободой взорву
И светом от взрыва весь мир освещу.
А как ты хотела? Я просто дурак,
Я раненный в голову в гуще атак,
Несу собой свет, рассекающий мрак.
Отдашь свою душу. Всё будет не так,
Как было с тобою до встречи со мной.