ОПОЗДАВШИМ НА ОДНО «ДА»,
НЕ СКАЗАВШИМ ЛИШЬ ОДНО «НЕТ»
(13—25.04.2012)
* * *
Опоздавшим на одно «да»,
Не сказавшим лишь одно «нет»
Обращаю весь поток строк,
Одиночество в крови — ток.
Как понять?
Но кто поймет, пусть
Мне простит моих стихов грусть.
* * *
Устал переживать, бояться, ждать,
Терпеть, прощать, надеяться и мстить,
Гадать, кто сможет без проблем предать,
А кто с проблемой искренне простить.
Всё ýже круг с кем в бой идти могу,
Кто не ударит в спину сгоряча,
Не виден след кровавый на снегу,
Не ищет ангел моего плеча.
Устал переживать, бояться, ждать.
* * *
Обнажив свою душу, навряд ли найду пониманье,
Мне уже не простят ни меня, ни себя, ни апрель,
Я для всех навсегда в зоне зависти, лжи и внимания,
Будут флагман топить, будут всюду подсовывать хмель.
Силы есть на пока, а потом будь что будет, без силы,
Ничего не боюсь, не боюсь умереть на войне,
Я не верю, что рай только там, где кресты и могилы,
Обнажив свою душу, себя понимаю вдвойне.
* * *
Растает снег, лед превратится в лужи,
Я нужен всем и никому не нужен,
«Быть иль не быть?» — вопрос снесу, любя,
Куда же я без самого себя?
* * *
На цыпочках по волнам,
Любой океан за час,
Милая, что непонятно нам,
Так это то, что сближает нас.
Земля, как лысеющая голова,
Кто позавидует такой судьбе?
Милая, бессмертны только слова,
Причем лишь те, что дарю тебе.
Небо — бездонной пропасти глаз,
Солнце — далекого мира звезда,
Милая, лучшее здесь и сейчас,
Потому что здесь и сейчас — навсегда.
ВО ВЕСЬ ГОЛОС
(продолжая В. Маяковского)
Уважаемые господа потомки!
Роясь в сегодняшнем окаменевшем говне,
Наших дней изучая потемки,
Вы, возможно, спросите и обо мне.
И возможно, что никто не ответит,
Сотрет всё с «Яндекса», словно пыль,
То, что сегодня оставляю детям,
То, что не сказка была, а быль.
Какая разница, если забылось,
Но если вспомнят — не зря шел,
Какой-то историк — не главный светило,
По старинке слушающий рок-н-ролл,
Скажет: родился после землетрясений,
Но покинул Азию уже в шесть лет,
Не особо уживчив, возможно, гений,
Безусловно, вспыльчив, ну чем не поэт?
Потом Ульяновск, еще лет восемь
В обычной школе с обычной шпаной,
Косил от контрольных, как все мы косим,
Он этим очень уж схож не со мной,
К стихам эти факты сведу не особо,
Возможно, всё это потом и не там,
Добавит — он не был совсем твердолобым,
Он всю свою нежность дарил лишь листам,
Были как действия, так и антракты,
Сбывались почти нереальные сны,
Но любых биографий сухи факты
Без спиралей истории развития страны.
Сначала армия, затем путчи,
Затем девяностых кровавый след,
Он не стал ни богаче, ни лучше,
Он просто жил, как обычный поэт:
В его карманах не гулял ветер,
Но и карманы не тянули к земле,
Таких, как он, немного на свете,
По таким скучают патроны в стволе...
На этих словах историк запнется,
Попросит водку и огурец:
«Понятное дело, где тонко, там рвется,
Давайте помянем его, и конец.
Упал он, как все, лед жизни ломкий,
Его судить не вам и не мне,
Ведь мы всего лишь его потомки,
Роющиеся в окаменевшем говне».
* * *
Обладаю слогом многоэтажным,
Выхожу иногда на мороз раздетым,
Считаю слова чем-то особенно важным,
Маяковского называю хорошим поэтом.
Не бросаю в облако ананасом,
Потому что жаль, если вдруг промажу,
Дорожу мигом, но не дорожу часом,
Знаю, что снег не превратят в сажу.
Тяжелый характер — часть моей речи,
Друзьям отдам всё, в чем сам нуждаюсь,
Захожу в храм, расставляю свечи,
В Бога верю, религиями не увлекаюсь.
Вызываю зависть, но взамен лести
Мне приятней в глаз получить в драке,
Одиночество — повод жизнь прожить вместе,
Ты — как муза, я — как Андрей Алякин.
* * *
Всё, как и год назад, точнее — две тысячи лет,
В рай только через ад, путей обходных нет,
Время огнем жжет. С каждой души спрос,
Каждого Бог бережет — Дух, Отец и Христос,
Так же, как год назад, точнее — две тысячи лет.
* * *
Ты сейчас далеко,
Между нами — закрытые страны,
Внешне очень легко,
А внутри неуютно и странно,
В жилах бродит вино,
Тяжесть грусти разлита по телу,
Разбегаюсь в окно,
Мир иллюзий распят до предела,
Город мне не простит,
Если брошусь на площадь Арбата,
Но безумие льстит
Нежеланием искать виноватых
В том, что ты далеко.
Остальное — не важно и странно,
Нам сейчас нелегко,
Между нами — закрытые страны.
* * *
С левой руки в висок,
Кровь на дубовый паркет,
Жизнь во грехе — рок,
Не слепок и не макет.
Дайте же мне лист,
Кисточки и гуашь,
Я не авантюрист,
Скучен мне мир ваш.
Красное, черное, синь,
Зелень и желтизна...
Камнем в меня кинь,
Не нравится новизна?
Знаю, не в ту масть,
Только и мне плевать,
Была бы жива страсть —
Найду где сломать кровать.
А уж потом — в висок,
Можно и с левой — бах!
Жизнь без греха — срок,
Жизнь без греха — страх.
* * *
Слетают листья на ветру.
Зажжешь свечу, когда умру?
Средь многих траурных одежд
Оставь мне часть своих надежд.
Нет выше неба высоты,
Я ухожу от суеты,
Подобно листьям на ветру.
Зажжешь свечу, когда умру?
* * *
Мне есть что сказать миру,
И пусть он оглох. Даже
Пусть мир перемазал сажей
Музу мою и лиру.
И знаю, как смыть это,
Поскольку имею волю,
Я съел сто пудов соли,
Подаренной Богом поэтам.
Мне есть что сказать миру.
* * *
— Вылетаю. Не грусти.
— Возвращайся, очень жду.
Ты свети, свети, свети,
Я узнал в тебе звезду.
Самый близкий человек,
В мире нет второй такой,
Если кончится мой век,
Вспоминай меня с тоской.
В синем небе — самолет,
По Москве от пробок мрак,
Тает снег и тает лед,
Без тебя здесь всё не так.
Я ищу твою звезду,
Ты свети, свети, свети.
— Возвращайся, очень жду.
— Вылетаю. Не грусти.
* * *
Всё будет хорошо, и далеко до неба,
И жизнь полна всего. О чем еще мечтать?
И солнца вкус хранят в себе колосья хлеба,
И хочется еще над суетою встать.
Всё будет хорошо, и хорошо всё было,
И хорошо сейчас, я весел без причин,
И белая с косой меня уже забыла,
Я для нее — поэт, поэт — особый чин.
Всё будет хорошо, пройдут века и годы,
Пусть небо не спешит звать в гости навсегда,
Пусть омывают путь дождей священных воды,
Всё будет хорошо. Сияй, моя звезда.
* * *
Я не верю тебе. Без обид попытаюсь забыться
И забыть, что любил и, быть может, как прежде, люблю.
Я не верю тебе. А без веры надеждам не сбыться,
И к чему они нам? Никого ни о чем не молю.
Я не верю тебе. Это странно и страшно, и больно.
Эта рана саднит. До краев грусть заполнила кровь,
Я не верю тебе. И поэтому я добровольно
Ухожу от тебя, взяв на память былую любовь,
Где я верил тебе.
* * *
Рядом не положим мы ручные клади,
Не сдадим на стойке вместе паспорта,
Может, вспомню строчкой в путевой тетради
Города, деревни, дивные места,
Поцелуи, ночи, парки, стадионы —
Всё отныне память сумасшедших лет,
В них я, как мальчишка, лишь в тебя влюбленный,
Жаль, что в это время не купить билет.
Не сложить нам рядом багажи и клади
И не дать на стойке вместе паспорта,
Душу согревают строчки из тетради,
В них любви беспечной дивные места.
* * *
Учусь прощаться мирно, это круто,
Кто знал меня, тот не поверит точно,
Я не актер, не клоун, потому-то
Всё в моем взрослом мире непорочно.
Я обижаюсь или обижался,
Но все, кто был обижен, всё простили,
Я не напрасно сердцем обнажался,
Я не напрасно ставил «или-или».
А выбор — он не мой, но мне понятен,
Суть вечности не делится на таксы,
Я счастлив, что на место белых пятен
Я никогда не ставил черной кляксы.
* * *
Кому-то мало, а кому-то много,
Кому-то много, а кому-то мало,
Хожу, как все, до смерти и под Богом,
Играю, пока время не сыграло.
* * *
Хуево. Состояние знакомо
Всем тем, кого продали иль предали,
То жар, то лед, то ярость, то истома,
И мучают то близости, то дали.
Хуево. Это чувство хуже краха
Навязчивостью сказанного слова.
Не помогает посыланье на хуй,
Когда тебе действительно хуево.
* * *
В лабиринте темно,
Здесь и там — тупики,
Ни вода, ни вино
Не спасут от тоски.
Ни вино, ни вода,
Кровь — застывшая ртуть,
Дышит в спину беда,
В никуда — тоже путь.
Улыбаюсь судьбе.
Что еще? Где? И как?
Я обязан себе,
Но тебе я не враг.
Снято наше кино,
В горле комом лишь крик,
В лабиринте темно,
Что ни мысль, то тупик.
* * *
Вчера всё казалось иначе,
И время играло в мечты,
Сегодня душа моя плачет,
Сегодня спалили мосты.
Воздушные замки взорвали
Мы сами. Теперь — тишина,
Теперь повторится едва ли
Волшебных мелодий весна.
Боль сердце покинет нескоро,
Надеждам расти и расти,
За высшую скорбь приговора
Прости, безутешно прости.
* * *
Я быть не боюсь ебанутым,
Любому признанию — время,
Меня предают, это круто —
Быть преданным сразу и всеми.
Я предан лишь Господу Богу,
Лишь слову служу вдохновенно,
Я сердцем встречаю тревогу,
Грусть бродит во мне внутривенно.
Часами считаю минуты,
Войну начиная со всеми,
Насколько я стал ебанутым,
Рассудят потомки и время.
* * *
Была близка, но вдруг чужою стала
В тенетах лжи, предательства и фальши.
Ночь сна лишила, я смотрю устало
И вижу только бездорожье дальше.
Обидно до бесчувствия, но всё же
Нет для расстройства психики причины.
Ты мне воткнула в спину острый ножик.
Я всё стерплю. На то я и мужчина.
* * *
Еще не дописана строчка,
Еще не поставлена точка,
Не прожита крайняя ночка
И рано менять «одиночку».
Ветра еще ищут свободу,
Напрасно мутить в себе воду,
Всё ясно в любую погоду,
Во всём я в мужскую породу.
* * *
Уже мы не договоримся,
И невозможен компромисс,
Мы к разному с тобой стремимся,
Не ясен верх, не виден низ.
Играем разными мастями,
Душа отныне — решето,
Уходим скользкими путями,
Кто виноват? Неважно, кто.
* * *
Мой самый большой грех —
Я заебал всех
Тем, что взгляды мои на мир
Сложены струнами лир.
Что мало цветов в мольберте
Картины жизни и смерти.
Что любовь без границ и предела,
Что душа — сокровище тела.
Что деньги способны на благо
И не всегда бумага,
Что подлость простить невозможно,
Что любая религия ложна,
Что ненависть — форма защиты,
Что мысли надеждами свиты,
Что стихи — проявление боли.
Что море — хранитель соли,
Что святость должна быть доступна,
Что молчание в целом преступно.
Мой самый большой грех:
Я этим заеб всех.
* * *
Когда предают — страшно,
Когда продают — глупо,
Любому снесет башню,
Любой может стать трупом.
Но нужно идти дальше,
Но важно нести детям
Стихи без любой фальши,
Стихи, что любви светят.
Они для меня — небо,
Они без меня — строки,
Я в них не собой не был,
Я не угодил в пророки.
Предали меня страшно,
Продали меня глупо,
Но мне не снесло башню,
Но я и не стал трупом.
* * *
Ухожу тяжело. С каждым вдохом дыхание чаще,
Ухожу навсегда. И не верю, что так вот навек...
Сделал всё, что я мог, но от этого слезы не слаще,
Лишь захлопнется дверь, и тебе я — чужой человек.
Нет обид на слова, что от злости кидаются в спину
Теми, кто осудил, теми, кто осуждает меня.
Я не просто ушел, я не просто внезапно покинул,
Холод, что между нами,— сильнее любого огня.
Кто и в чем виноват? Не сумели и не доглядели,
Как в привычку вошло то, что свято хранят от обид.
Ухожу тяжело. Не от старости мы поседели,
Я прощаю тебе всё, что мне вряд ли небо простит.
* * *
Проиграет отбой
Ангел в черном и в белом,
Я расстанусь с тобой,
Чтобы встретиться снова
В закоулках небес, вне земного предела.
Ты к такому потоку событий готова?
Знаешь, как далеко
Простирается вечность?
Где рождаются дождь и мелодии грома?
Там отсутствует напрочь времен скоротечность,
Там живет ощущение отчего дома,
Бог настолько хорош,
Справедлив и понятен,
Что нельзя не любить его дивное царство,
Каждый миг — торжество, каждый голос приятен,
Здесь никто не болеет, здесь нету лекарства,
Здесь ничто не имеет конца и предела,
Здесь никто не проронит обидного слова,
Мне играет отбой ангел в черном и в белом,
Ухожу, чтобы ждать там тебя. Ты готова?
* * *
Коснулся дна, теперь толкнусь ногами,
И снова вверх, пробив трескучий лед,
Там, вдалеке, весна за берегами,
Там на востоке новый день встает.
Сомнений нет — всё пройденное свято,
Любой удар — всегда желанный взмах,
Нет в испытаньях веры виноватых,
Преодоленье убивает страх.
* * *
Помнящий о смерти любит жизнь сильнее,
Чующий невзгоды движется вольнее,
Крутится планета. Страны все похожи,
Потому что время — всё одно и то же.
Байрон, Маяковский, Моррисон и Летов
И в партер, и в ложи вхожи без билетов.
Потому что знали, как ломать систему,
Говоря стихами на любую тему.
Думали о смерти, появляясь всюду,
Поминая всуе и Христа, и Будду,
Каббалистам проще и сложней, наверно,
Очищать конюшни от дерьма и скверны.
Всё не так, как надо, если страх вернее,
Помнящий о смерти любит жизнь сильнее.
* * *
Одиночество — не что иное, как самая идеальная и самая романтичная форма ожидания.